«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Какое-то время стояла тишина. Тэлмен заметил, что Линда бросила недовольный взгляд на цилиндр. Затем Квентин продолжил прежним тоном:
– Я обожаю решать всевозможные задачи. Всегда обожал. Теперь же занимаюсь этим не только на бумаге. Решаю всю задачу самостоятельно, от начала до конца, от концепции до реализации, подыскиваю ей практическое применение и… Ван, ведь я и есть машина!
– Машина? – переспросил Тэлмен.
– Не знаю, замечал ли ты этот феномен, но, когда ведешь автомобиль или пилотируешь самолет, ассоциируешь себя с машиной. Она становится продолжением твоего тела. Я же сделал следующий шаг, и это меня несказанно радует. Представь, что ты раздвинул бы границы эмпатии и отождествился с пациентом, решая его проблему. Это… экстаз!
Линда плеснула в отдельный отсек немного сотерна.
– Ну а захмелеть ты способен? – поинтересовался Тэлмен.
Линда фыркнула:
– Не от спиртного. Но поверь, Барт своего не упустит!
– Каким образом?
– Сам подумай, – сказал Квентин с легким самодовольством. – Алкоголь всасывается в кровь, а оттуда попадает в мозг. По сути, эквивалент внутривенной инъекции, так? Но я бы предпочел запустить в кровеносную систему яд кобры, – продолжил трансплантат. – У меня очень тонкое равновесие обмена веществ. Это идеальный баланс, и его нельзя нарушать посторонними веществами. Нет, я пользуюсь электростимуляцией, индуцированным током высокой частоты. Ты бы знал, как он на меня действует!
– Неужели это достойная замена? – изумился Тэлмен.
– Еще бы! Алкоголь и табачный дым – это раздражители, Ван. Если уж на то пошло, мысль – такой же раздражитель! Когда у меня возникает духовная потребность надраться и стравить пар, я пользуюсь специальным прибором, стимулирующим раздражение, – и, поверь, улетаю от него не хуже, чем ты улетел бы от кварты мескаля.
– Он цитирует Хаусмана, – объяснила Линда, – изображает разных животных. Голосовой модуль у него – просто чудо. – Она встала. – Прошу простить, но у меня кухонный наряд. Да, у нас все автоматизировано, однако кому-то надо нажимать на кнопки.
– Помочь? – предложил Тэлмен.
– Нет, спасибо. Лучше побудь с Бартом. Пристегнуть тебе руки, милый?
– Не-а, – ответил Квентин. – С моей жидкой диетой легко совладает Ван. Не задерживайся, Линда. Саммерс сказал, что мне скоро на работу.
– Корабль готов?
– Почти.
Линда, закусив губу, задержалась в дверном проеме:
– Никак не привыкну, что ты в одиночку управляешь космическим кораблем. Особенно таким.
– Да, штуковина нестандартная. Но до Каллисто доплетется.
– Ну… там же будет минимальный экипаж?
– Будет, – ответил Квентин. – В нем нет необходимости, но страховая компания требует, чтобы на борту была группа экстренного реагирования. Саммерс молодец, уложился в полтора месяца.
– Собрал эту посудину из жвачки и канцелярских зажимов, – проворчала Линда. – Хоть бы не развалилась.
Она вышла, а Квентин тихо засмеялся. Потом наступила тишина, и Тэлмен, как никогда прежде, почувствовал, что его товарищ… ну, уже ему не товарищ. Ибо Квентин смотрел на него, и это был не Квентин.
– Бренди, Ван, – сказал голос. – Плесни мне в лоток. – И добавил, когда Тэлмен ринулся выполнять просьбу: – Только не из бутылки. Прошли те времена, когда я смешивал ром с колой у себя во рту. Давай из снифтера… Ага, вот так. А теперь выпей сам и расскажи, что думаешь.
– О чем?
– Не делай вид, что не понял.
– Семь лет, Квент. – Тэлмен встал у окна и уставился на флуоресцентные отражения в водах реки Святого Лаврентия. – Непросто привыкнуть к тебе в этой… форме.
– Я ничего не утратил.
– Даже Линду, – добавил Тэлмен. – Вот какой ты везучий.
– Решила остаться со мной, – сказал с нажимом Квентин. – Этот несчастный случай пять лет назад… Я заигрался с ядерными исследованиями, а они всегда небезопасны. При взрыве меня словно пропустили через мясорубку. Только не подумай, что мы с Линдой не учли заранее такой вариант. Мы всегда делали поправку на профессиональный риск. Решили, что не расторгнем брак, даже если придет беда.
– И когда она пришла…
– После взрыва я даже настаивал на разводе. А Линда убеждала, что у нас все получится. Как видишь, получилось.
– Вижу, – кивнул Тэлмен.
– Довольно долго это помогало мне держаться, – негромко продолжил Квентин. – Сам знаешь, как я отношусь к Линде. Мы с ней переменные в идеальном уравнении. Обстоятельства изменились, и в переменные были подставлены новые значения. Мы подстроились. – Квентин вдруг издал резкий смешок, и психолог обернулся. – Никакое я не чудище, Ван. Хватит об этом думать!
– И в мыслях не было, – возразил Ван. – Ты…
– Что?
Снова тишина. Квентин хмыкнул:
– За пять лет я научился распознавать человеческую реакцию. Дай еще бренди. Я по-прежнему воображаю, что чувствую его вкус на языке. Даже странно, как долго держатся эти ассоциации.
– То есть ты считаешь, что изменился только физически? – Тэлмен взял снифтер и подлил в цилиндр янтарной жидкости.
– По-твоему, я голый мозг в металлическом ящике, а вовсе не тот парень, с которым ты, бывало, напивался на Третьей авеню? О да, я изменился. Но эти изменения вполне предсказуемы. В металлических конечностях нет ничего противоестественного. Это следующий этап после вождения автомобиля. Будь я каким-то суперустройством, технической диковинкой – а ты подсознательно воспринимаешь меня именно так, – то стал бы конченым интровертом. Проводил бы все время за решением грандиозных уравнений. – Квентин вставил в свой монолог вульгарное выражение. – И совершенно спятил бы. Потому что я не супермен, не сверхчеловек. Я обычный парень, неплохой физик, и мне пришлось приспосабливаться к новому телу. У которого, разумеется, есть свои ограничения.
– Например?
– Чувства. Вернее, их нехватка. Я сам помогал разрабатывать компенсаторный аппарат. Читаю эскапистскую литературу, туманю сознание электроимпульсами, ощущаю вкус – хоть и не способен принимать пищу. Смотрю телевизор. Стараюсь получать любые удовольствия, доступные человеческим органам чувств. Все это помогает поддерживать… жизненно важное равновесие.
– Понятно. Ну и как, действительно помогает?
– Сам подумай. У меня есть глаза, в высшей степени чувствительные к полутонам и оттенкам цветов. У меня есть пристежные руки разнообразных калибров, вплоть до самых микроскопических. Я умею рисовать – и, кстати, я весьма популярный карикатурист, хоть и прячусь за псевдонимом. Это хобби, подработка. Настоящая работа – по-прежнему физика, и она до сих пор мне нравится. Тебе же знакомо это чувство истинного удовлетворения, когда додумался до решения задачи – в геометрии, электронике, психологии, да где угодно? А теперь я нахожу решения бесконечно более сложные, требующие не только точного расчета, но и молниеносной реакции. Например, при управлении космическим кораблем. Дай еще бренди. Жарковато в комнате, он быстро испаряется.
– Ты все тот же Барт Квентин, – сказал Тэлмен, – но это проще понять с закрытыми
